Патрик О`Брайан - Командир и штурман

— Разумеется, я не фанатик, — отозвался Стивен. — Воспитал меня философ, и я, в известной мере, проникся его скептицизмом. Он бы назвал присягу детской забавой — бесполезной, хотя и безвредной, если она добровольна. Присяги следует избегать, если ее вам навязывают. Но в наш век немногие, даже среди вас, морских волков, откажутся от сыра, который надо достать из мышеловки.

Наступила продолжительная пауза, во время которой принесли чай.

— Чай вы пьете с молоком, доктор? — спросил Джек.

— Если можно, — отозвался Стивен, который о чем-то задумался, уставившись в пустоту и сжав губы в беззвучном свисте.

— Я бы хотел… — начал было Джек, но Стивен его прервал:

— Принято считать, что проявлять себя в невыгодном свете — это признак слабости или даже неразумности. Но вы говорите со мной с такой откровенностью, что я не могу не последовать вашему примеру. Ваше предложение чрезвычайно соблазнительно. Если не учитывать соображений в пользу такого решения, о которых вы сообщили столь предупредительно, дело еще и в том, что здесь я нахожусь в крайне стесненных обстоятельствах. Пациент, которого я должен был обслуживать до осени, скончался. Насколько мне известно, человек он был состоятельный — у него имелся дом на площади Меррион. Но когда мы с мистером Флори стали осматривать его имущество, прежде чем опечатать его, мы ничего не нашли — ни денег, ни векселей. Его слуга сбежал, что может объяснить этот факт, однако его друзья на мои письма не отвечают, а война отрезала меня от моего небольшого имения в Испании. И когда я вам сказал некоторое время назад, что давно так хорошо не ел, я говорил это не из пустой вежливости.

— Какой кошмар! — воскликнул Джек. — Мне страшно жаль, что вы оказались в таком затруднительном положении, и если из-за res augusta[20] у вас сложности с наличностью, надеюсь, вы позволите мне… — С этими словами Обри полез в карман панталон, но Стивен Мэтьюрин, улыбаясь и качая головой, проговорил:

— Нет, нет, нет. Но вы очень добры.

— Мне, право, жаль, что вы оказались в таком затруднительном положении, доктор, — повторил Джек Обри, — я испытываю нечто вроде стыда из-за того, что воспользовался им. Но моей «Софи» нужен врач. Морякам нравится, когда с ними хоть кто-то может нянчиться. Они любят, когда им выдают какие-то снадобья, и судовой экипаж, в котором нет пусть даже самого неотесанного лекаря, — несчастные люди. Кроме того, вот вам ответ на ваши денежные затруднения. Для такого ученого человека, как вы, жалованье мизерное — пять фунтов в месяц, и мне даже стыдно называть такую сумму. Но зато есть возможность получать призовые деньги; кроме того, имеется дополнительный приработок наподобие «дара королевы Анны» и добавочных сумм при лечении больных оспой. Они высчитываются из их жалованья.

— Что касается денег, то я не очень забочусь о них. Уж если бессмертный Линней смог преодолеть в Лапландии пять тысяч миль, имея в кармане всего двадцать пять фунтов, то наверняка на это способен и я… Но это действительно возможно? Ведь наверняка должно быть какое-то официальное назначение? Форма? Инструменты? Лекарства?

— Теперь, когда вы вдаетесь в такие тонкости, я поражаюсь тому, как удивительно мало я знаю, — отозвался с улыбкой Джек Обри. — Храни вас Господь, доктор, но мы не должны допустить, чтобы нам мешали такие пустяки. Официальное разрешение военно — морского министерства иметь вы должны, я в этом уверен. Но я знаю, что адмирал выдаст вам временный приказ, как только я попрошу его об этом. И сделает это с удовольствием. Что касается формы, то у морских врачей она ничего особенного собой не представляет, хотя обычно они носят синие мундиры. Что касается инструментов и прочего, то положитесь на меня. Думаю, что из госпиталя пришлют на борт судна набор инструментов. Об этом позаботится мистер Флори или кто — нибудь из тамошних хирургов. Однако в любом случае тотчас отправляйтесь на судно. Приходите, когда вам будет угодно. Приходите, скажем, завтра, и мы вместе отобедаем. Даже на получение временного приказа понадобится какое-то время, поэтому в этом плавании вы будете моим гостем. Комфорта не ждите — сами понимаете, на бриге тесновато. Зато приобщитесь к жизни военных моряков. А если вы задолжали наглому домохозяину, то мы мигом обломаем ему рога. Позвольте, я вам налью. Я уверен, «Софи» вам понравится, потому что она чрезвычайно располагает к философии.

— Разумеется, — отвечал Стивен. — Что может быть лучше для философа, изучающего человеческую натуру? Объекты наблюдений собраны вместе, они не могут избежать его пытливого взгляда. Все на виду: их страсти, усиленные опасностями войны и профессии, изоляция от женщин, необычный, но однообразный рацион. И, несомненно, пламя патриотизма, пылающее в их сердцах, — добавил Стивен, поклонившись Джеку. — Признаюсь, какое-то время в прошлом я больше интересовался криптограммами, чем жизнью своих ближних. Но даже в этом случае судно должно представить пытливому уму весьма богатое поле для исследований.

— Причем весьма поучительное, уверяю вас, доктор, — отозвался Джек. — Как же вы меня осчастливили: лейтенантом на «Софи» будет Диллон, а судовым врачом — доктор из Дублина. Кстати, вы земляки. Возможно, вы знакомы с мистером Диллоном?

— Диллонов много, — отвечал Стивен, ощутив холодок в груди. — А как его зовут?

— Джеймс, — произнес Джек Обри, взглянув на записку.

— Нет, — уверенно заявил Стивен. — Не припомню, чтобы я когда — нибудь встречался с Джеймсом Диллоном.

— Мистер Маршалл, — произнес Джек, — будьте добры, вызовите плотника. У нас на борту появится гость — мы должны обеспечить ему комфорт. Он врач, известный философ.

— А не астроном, сэр? — живо откликнулся штурман.

— Скорее ботаник, насколько я могу судить, — ответил командир. — Но я очень надеюсь, что если мы создадим ему уют, то он может остаться у нас на борту в качестве судового врача. Представьте себе, какая это будет удача для экипажа!

— И то правда, сэр. Моряки страшно расстроились, когда мистер Джексон перебрался на «Паллас», так что, если заменить его настоящим доктором, это будет удача. Один настоящий доктор имеется на борту флагманского корабля, и еще один в Гибралтаре, но, насколько мне известно, на всем флоте их больше нет. Я слышал, что сухопутные доктора берут по гинее за визит.

— Больше, мистер Маршалл, гораздо больше. Запас воды приняли?

— Приняли и погрузили в трюм, за исключением двух бочонков.

— А вот и вы, мистер Лэмб. Я хочу, чтобы вы взглянули на переборку в моей каюте и подумали, нельзя ли сделать ее чуть просторней для моего друга. Может быть, сдвинуть переборку к носу дюймов на шесть? Слушаю вас, мистер Бабингтон.

— Прошу прощения, сэр. «Берфорд» сигналит нам со стороны мыса.

— Превосходно. Сообщите казначею, старшему канониру и боцману, что я хочу встретиться с ними.

С этой минуты командир «Софи» с головой погрузился в изучение судовых документов — судовой роли, интендантского журнала, увольнительных, журнала приема больных, отчетности о расходах старшего канонира, боцмана и плотника о снабжении, отчетов, общего перечня полученной и оприходованной провизии, квартального отчета наряду со свидетельствами о количестве выданных крепких алкогольных напитков, вина, какао и чая, не говоря о шканечном журнале, журнале записи писем и приказов. Успев чрезвычайно плотно пообедать и не слишком разбираясь в цифрах, вскоре Обри запутался в этих бумагах. Больше всего хлопот доставил ему Риккетс, казначей.

Запутавшись в цифрах, Джек стал злиться. Ему показалось, что казначей слишком ровно выстраивает бесконечные суммы и балансы. Ему предстояло подписать множество квитанций, разного рода расписок, в которых он ничего не смыслил.

— Мистер Риккетс, — произнес Обри после продолжительного, ничего не значащего объяснения, которое ничего ему не дало, — в судовой роли под номером 178 стоит Чарлз Стивен Риккетс.

— Так точно, сэр. Это мой сын, сэр.

— Вот именно. Я вижу, что он появился в списке 30 ноября 1797 года. Прибыл с «Тоннанта», бывшей «Принсесс Ройял». Рядом с именем не указан его возраст.

— Позвольте вспомнить. Чарли к тому времени, должно быть, исполнилось двенадцать, сэр.

— И он записан матросом первого класса.

— И то верно, сэр. Ха — ха!

Это было хоть и мелкое, но мошенничество. Джек Обри не улыбался. Он продолжал:

— Некто АБ появился 20 сентября 1798 года в должности писаря. А 10 ноября 1799 года он произведен в мичманы.

— Так точно, сэр, — отозвался казначей.

Не слишком смутившись превращением двенадцатилетнего мальчишки в матроса первого класса, мистер Риккетс, с его острым слухом, заметил нажим на слово «произведен». Смысл намека ему был понятен: «Хотя, возможно, я и не слишком разбираюсь в делах, но, если ты продолжишь свои казначейские фокусы, я засуну тебе якорь в жабры и пропесочу тебя от носа до кормы. Более того, один моряк может быть понижен в звании другим моряком, и если ты не возьмешься за ум, то, клянусь, я поставлю твоего малого к мачте и линьками с него спустят семь шкур». У Джека Обри болела голова, от выпитого портвейна глаза немного покраснели, и готовность принять крутые меры столь явно проглядывала в нем, что казначей воспринял угрозу весьма серьезно.